Андрэ Нортон - Железные бабочки [ Железные бабочки. Удача Рэйлстоунов]

Но даже в этой уютной комнате не было отдыха моим мыслям и нервам. Я села в кресло и, вопреки своим намерениям, принялась вспоминать подробности прошлой ночи. Сама таинственность моего посещения смертного одра дедушки говорила об опасности. То, что он сумел подчинить себе дочь, навязать ей свою волю, несмотря на немоту, вовсе не означало, что его приказы будут исполняться, когда он перестал дышать.

Я не могла сидеть спокойно. Обнаружила, что расхаживаю взад и вперёд по комнате, как зверь в клетке. Придётся платить за свою глупость, за то, что я очертя голову бросилась в неизвестность, словно слепая, заблудившаяся в лабиринте.

Я… я должна отвлечься от всего, думать только о себе и своём положении. Полковник — мужчина, он опытен в придворных интригах, он к ним привык и должен был предвидеть, что произойдёт после смерти его хозяина, должен был заранее подготовиться. Может быть, он сейчас уже за границей… Наёмник, продавший свою шпагу… Потомок тори… Человек, достаточно умный, чтобы понять, что его ждёт… Я собрала все эти мысли. Во мне заинтересована только я сама и я…

Нет! Я не беспомощна! У меня хороший ум, и бабушка приучила меня мыслить логично. Что если дедушка заранее позаботился обо мне и оставил какие-то законные распоряжения? Мне достаточно только заявить, что я отказываюсь от наследства и хочу уехать из Гессена.

Беда в том, что рассказы о придворной жизни, которыми мадам Мендель вознаграждала изучавших немецкий язык, всплыли у меня в памяти, как я ни старалась о них забыть. Абсолютная и полная власть этих мелких принцев и королей… То, что на расстоянии вызывало удивление, может стать источником страха для того, кто окажется в моём положении. Даже невинный должен бояться… не только виновный, как обнаружила курфюрстина Людовика. Я бегло подумала, увлекла ли она за собой в своём падении придворных, о которых история забыла. Это вполне возможно.

Но Кестерхоф не Валленштейн. Пока что мне явно никто не угрожал. Больше всего меня тревожило ощущение одиночества. Где теперь полковник?

Мысли мои сделали круг. Я снова думала о том, на что никак не могла теперь воздействовать. Если только сохранится ненадёжная связь через Труду…

Я обнаружила, что стою у стены и дёргаю за шнур колокольчика, прежде чем подумала, о чём могу расспрашивать служанку. Весь день она словно пряталась от меня. Если я слишком надавлю на неё, она совершенно замолкнет, и я ничего не смогу сделать. Но я не хотела отказываться от шанса, пусть ничтожного.

Потребовалось довольно много времени, прежде чем я услышала долгожданное царапанье в дверь. По моему приглашению вошла Труда. И хотя на первый взгляд я не увидела никаких перемен в её привычно опущенном взгляде, в молчаливом ожидании приказов, я была…

Что? Что случилось со мной, если я теперь в мельчайших деталях пыталась найти скрытое значение? Это что-то новое, и я испугалась. Я всегда считала, что умею владеть собой. Утрата самоконтроля — этого я боялась больше всего. Бабушка показала мне необходимость всегда держать свои чувства в узде.

— Труда, — я должна была попытаться, иначе не успокоюсь. — Труда, могу ли я доверять тебе? — задавая этот вопрос, можно получить достойный ответ, сухо подумала я, если Труда неискренне выразит свою преданность.

Впервые она взглянула мне прямо в глаза. Слабое, очень слабое эхо того, что я увидела во взгляде умирающего человека во дворце. Но что общего может быть у курфюрста с этой молодой девушкой совсем иного происхождения и воспитания?

— Почему вы меня об этом спрашиваете? — опять-таки впервые, обращаясь ко мне, она не воспользовалась почётным титулом. Странно, но это ободрило меня.

— Потому что мы с тобой здесь одни, Труда.

К моему огромному облегчению, она кивнула.

— Это верно. Эти люди служат здесь, как и их предки. Они отвечают только перед графом. Со мной они ни о чём не говорят, только о том, что приказано и должно быть сделано.

Я ей верила. Отвечая мне, девушка оглянулась через плечо и подальше отошла от двери, хотя та и была плотно закрыта.

— Они что-нибудь говорили обо мне?

Она снова пристально посмотрела на меня.

— Со мной — нет. Но я слышала…

— Что слышала? — быстро спросила я, когда она замолчала. Наверное, ей трудно было преодолеть многолетнюю привычку, ведь нас почти ничего не связывало.

— Что вы останетесь здесь… пока не приедет другой… с важным сообщением. Послали человека в Хольстанхоф, это деревня по ту сторону гор. Это произошло, когда фрау Верфель прочла письмо, которое передал ей кучер. Мне кажется, они не знают, что я это слышала и видела, как передавали письмо. И, благородная леди… — она вернулась к формальной речи. — На вашем месте я была бы очень, очень осторожна. Графиня не то, чем кажется, и у неё есть свои планы, много планов…

— А ты, Труда, ты ведь тоже из хозяйства графини…

В ней произошла перемена, которую я не смогла бы определить. Тем не менее она произошла. Труда снова перевела взгляд на дверь, потом опять на меня, так многозначительно, что мне показалось, я понимаю, что она хочет мне сказать. Как и полковник в Аксельберге, она намекала на возможность подслушивания.

— Как сказала благородная леди, я из хозяйства графини, — покорно ответила девушка, но взгляд её говорил другое. Я не могла поверить, что она такая актриса, что способна играть двойную роль. Но ведь в конце концов именно ей доверил полковник тайну моей поездки во дворец.

— Она говорила, что у твоего отца есть гостиница, — я сменила тему, стараясь кружным путём подойти ближе к своей цели — к необходимости получить нужные сведения.

— Это правда, благородная леди. Он держит гостиницу в Химмерфельсе, как и мой дед, и отец моего деда. Но наша семья многочисленна, и нам необходимо самим зарабатывать приданое…

— Приданое? Ты обручена, Труда?

Она снова стала воплощением образцовой служанки, глаза опущены, руки сжаты перед собой поверх вышитого передника.

— Обручена, да, благородная леди. С Кристофером Клингерманом, сыном мельника. Но Кристофер теперь отбывает службу в гвардии. И я тоже пока буду работать, чтобы получить хорошее приданое. Так делают все девушки в Химмерфельсе. Мне повезло, потому что моя мама смогла поговорить с мадам Хаммель, которая останавливается у нас каждый год по пути на воды в Сплитцен. Она меня знает с детства и выхлопотала мне хорошее место у графини. Да, мне очень повезло.

И хотя она сохраняла скромную и покорную позу, Труда в сущности нарушала все традиции своего класса и воспитания. Но меня в её словах прежде всего заинтересовало одно — гостиница. У меня имелось очень смутное представление о Гессене, я никогда не видела его на карте. Гостиница, существующая так долго — ведь Труда сказала об этом, — должна стоять на проезжей дороге. Источники посещают часто, и, хотя я никогда раньше не слышала о Сплитцене, я не сомневалась, что это цель многих путников.